Парнишка морщится и отворачивается; пыль на его лице смазывается в тёмные разводы, не то в попытке вторить причудливой игре тени, не то выражая боевым окрасом стремление сопротивляться. Жизни, обстоятельствам, этой встрече — Беллатриса глубоко вздыхает, окидывая небрежным взглядом улицу. Как будто это она назначила ему свидание в грязи нехоженого закоулка, а теперь, как разочарованная недоподружка, вынуждена терпеть и дожидаться окончания этого невразумительного рандеву. Не хватает только растаявшего мороженого в вазочке и натянутой неловкой улыбки, чтобы картинка полностью соответствовала набившим оскомину сценкам из дешёвых романов. Впрочем, мерзкую осклизлость тёплого десерта вполне заменяет клубящийся в углах туман, а на роль неуверенной гримасы претендуют и вытекающий из палочки луч света, и поджатые губы пытающегося рассмотреть её мальчишки, и ненадолго повисшая в ожидании внятного ответа пауза. Ведьма невольно вторит направленному вверх взгляду — вдруг бродяжка искал там ответ на весьма простой призыв убираться отсюда и, кто его знает, нашёл какую-нибудь изумительно выведенную звёздами надпись? И сейчас покорит ведьму фразой настолько витиеватой и многогранной, что та задумается и — внезапно — отстанет от него. Постойте, что это там? Уж не слова ли «приношу свои извинения за внешний вид и позу, уже удаляюсь, нижайше кланяюсь…» — и далее, и далее? Нет, увы, всего лишь рассеявшее лунное сияние дымное облако, затягивающее светлое полнолунное небо. Не худшая ночь для ритуалов, если так подумать, но — увы — время всех возможных приготовлений уже закончились, да и в рассеянном расположении духа не лучшая это идея, играть с звёздными силами и магнитными бурями.
Играть с Лестрейндж, впрочем, настоятельно не рекомендовалось — независимо от фазы Луны, положения Солнца в хитросплетениях созвездий или нахождения Марса или Юпитера в астрологическом доме.
Колдунья щурится, слыша «долгожданный» ответ из угла — в меру хриплый и не в меру дерзкий, что одинаково прощалось (ввиду наверняка слепящего огонька люмоса, но отводить палочку в сторону пока не было резона, «слепота» относительно устраивала) и в то же время не сходило с рук (право, кому бы в здравом уме пришло в голову бегать по кишащему волками лесу, обвешавшись мясом? а встречный вопрос незнакомца был поразительно похож именно на такую прогулку).
— Ты похож на того, кто уже нарвался на неприятности, но с бараньим упорством продолжает их искать, — Белла не смогла отказать себе в удовольствии немного поводить палочкой из стороны в сторону, глядя, как пульсируют засвеченные зрачки продолжающего валяться на земле нахала. Тот скромный факт, что он ещё жив, вряд ли мог играть ему же на руку — наглец вряд ли понимал, что не ему решать, какой ход будет следующим в этой необъявленной партии, но с завидным упорством старался переставлять фигуры вразрез с правилами, надеясь перехитрить классические комбинации и выкрутиться. Не перехитрит. И выкрутится вряд ли.
Спокойная размеренность паука, неспешно вальсирующего по каркасным нитям к запутавшейся в спирали ловчей лески добыче, шаг за шагом заполняла успокаивающийся разум волшебницы. На смену нервозной растерянности приходил азарт — худшее, что могло быть, но дерзкий мальчишка не мог об этом знать. Она же перебирала варианты развития этого вечера с лёгкостью жонглёра, не в первый раз выходящего на арену. Отпустить восвояси, но тщательно запомнить и, при случае, нанести «визит вежливости» — вариант короткий и, казалось бы, скучный, но в долгосрочной перспективе способный оказаться весьма занятным. Развлечься игрой с осмелевшей мышью ровно настолько, чтобы это не переставало быть забавным, а после избавиться от него как ненужного свидетеля — вариация куда более интересная, но конечная, игра начнётся сейчас и к рассвету успеет закончиться. Или же просто взять его за горло и за каждый полутон хриплой интонации выдернуть по нерву, расслоить на звуки, растянуть удовольствие на ночи, недели… поделиться с другими, в конце концов, лишь бы не портили игрушку фатально. Беллатриса могла быть удивительно щедра, когда дело касалось кровавых развлечений, но всякая такая «игра» требовала времени и сил. Конечно, в ближайшем будущем стоило бы задуматься об обновлении «игрушек» в клубе, но… хотела ли она заняться этим сейчас? Сегодня?
Скорее, нет, чем да. Оставалось лишь выбрать между первым и вторыми сценариями — ведьма всё-таки отдалила палочку от лица, собираясь погасить её и поставить точку в своих размышлениях, как новая реплика стремительно подбросила третью версию — спелым сочным плодом прямо в ладони уже было собравшейся отступить (но только сегодня) брюнетки.
«Какая самоуверенная мышь.»
— Говоришь, к аврорам… — огонёк всё-таки погас, и ослеплённые им глаза юноши наверняка хоть на несколько секунд, но поцеловала кромешная темнота. Белла сфокусировалась быстрее и, почти ласково улыбаясь, наклонилась к нему; изящная ладонь приблизилась к лицу бесстыдника, как будто женщина собиралась прикоснуться к щеке — но, вместо этого, лёгкой тенью прошлась в паре сантиметров от губ. Невербальное Silentium отлично сковало связки без всякой палочки; нисходящий взмах вдоль тела дополнил ощущения наглеца скованностью Immobulus.
— Отличная идея, малыш, — колдунья наклонилась ещё ближе, почти вплотную к его уху. И, не сдержавшись, поморщилась, вдохнув не замаскированный одеколоном запах пота. Щедро приправленный железистыми нотами запёкшейся на щеке крови, он смешивался с вонью дешёвого курева и такого же «коллекционного» алкоголя, часть которого, казалось, просто вылили на одежду. Или не вылили — кисловатые ноты громко намекали на то, что разбирать весь окружающий парнишку «флёр» грозит собственным чувством тошноты, и Лестрейндж на едином выдохе обожгла кожу следующей фразой, стремясь поскорее разорвать этот «ароматический» контакт:
— Так обратись к ним. Прямо сейчас. Зачем ждать более подходящего случая?
«Ведь тебе он может уже не представиться.»
О, эти глаза! Расширенные или зажмуренные, неважно; неважно также, вызваны они страхом или яростью, но — как сразу напрягаются все мышцы, невольно и напрасно, когда даже простое действие, лёгкое шевеление пальцами, оказывается недоступным. Пожалуй, после прямого использования «круцио», вторым излюбленным способом пытать был именно этот — наложить одно из ограничивающих свободу заклятий, будь то возможность двигаться, говорить или дышать, и наблюдать, как жертва пытается свыкнуться с этим. Что-то глубоко болезненное скручивалось в этот момент внутри самой волшебницы; как будто её внутренняя боль, так надёжно спрятанная за плотью, кровью и корсетом, могла в этот момент изжить себя. Не полностью, но хотя бы отчасти отразиться в ком-то другом. В ком-то, кто хоть на несколько мгновений прочувствует, какую муку приходится маскировать, проживать каждый день. И не иметь возможности освободиться. Только снова и снова воплощать свою мечту о свободе в нечаянной жертве кровавого рейда, неизменно приходя к единственно возможному, кажется, финалу. К равенству свободы — и смерти.
Беллатриса почти сочувственно вздохнула, сделав шаг вбок, к лавке, и привалилась плечом к кирпичной колонне между тёмных витрин. Даже если незнакомцу происходящее было безразлично (иначе чем можно объяснить столь безрассудную игру в спички с пожаром?), он всё равно сможет развлечь её. Просто это будет дольше. Болезненнее. Мучительнее. Впрочем, плоха та игра, где нельзя поддаться для собственной же выгоды — а потому ведьма не спешит сразу же применить пыточное заклятье или ввергнуть в пучину беспамятства свою беспомощную куклу.
— Brachiabindo, — тратить сразу много сил она тоже не стремится, и потому заменяет «Incarcerous» более безобидным заклятьем. Хотя для «куклы» разница несущественная — крепкие путы нежными змеями обвивают юношу, ненавязчиво сжимают его ворсистыми объятьями. Излишняя предосторожность — возможно, но держать его долго парализованным не кажется интересным. Выпущенная в лабиринт жертва должна бежать — особенно, если выхода из лабиринта нет. А в подвале «Гроба» в лабиринте есть что угодно, кроме выхода. Минотавр там, конечно, тоже вряд ли найдётся… но всегда можно сыскать что-нибудь пострашнее.
— Mobilicorpus, — обездвиженный мальчишка поднимается в воздух, увлекаемый лёгким взмахом палочки. Чары несут его осторожнее, чем если бы он был хрустальным; это в стиле Рудо — калечить уже по пути, но привычки Беллы доставляют мальчишку в её кабинет практически без единого синяка (нового синяка, естественно — весь сонм прежних травм взят с собой как исполненное страданий приданое) и мягко опускают на кушетку. Колдунья откладывает палочку в сторону и снова подходит, уже при свете окидывая оценивающим взглядом. И правда, мальчишка; наверняка не так давно выпорхнул из дверей всеми любимой школы, преисполненный надежд на будущее и планов. Как жаль, что все они замкнулись в тёмной подворотне Лютного переулка. Как хорошо, что именно мечты больнее всего терять…
Ещё один взмах ладонью над лежащим; Лестрейндж практически кожей чувствует, как невольно вздрагивает всем телом освобождённая от парализующего заклятья «кукла», и, взяв на раздумья паузу в пару секунд, всё-таки снимает эффект «Силенцио». Однако верёвки оставляет — навряд ли избитый бродяжка решится наброситься на неё с кулаками, но осторожность не помешает.
Потому и дверь заперта на Colloportus, безмолвно наложенный прикосновением к ручке сразу после её закрытия.
Потому и садится в своё кресло, подперев рукой голову, и с напускной грустью смотрит на, кажется, пришедшего в себя «гостя».
— Неловко вышло, правда, дорогой?