Вигдис Лаерк Рэгндорф
❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋
28, поддерживает семью, безработная
♫ poets of the fall — the beautiful ones

дата рождения 21 ноября 1953	профессия, место работы безработная
чистота крови чистокровна злые языки порой намекают на полукровность	школа проходила домашнее обучение соответственно программе Дурмстранга
волшебная палочка сердцевиной послужил рог северного оленя, его дополнил кедр; 13 дюймов, достаточно упругая; приобретена в Норвегии	артефакты перстень с лунным камнем: зачарован темнеть (тускнеть) и немного жечь накануне полнолуния, напоминая о необходимости принять зелье
дополнительные способности ликантропия (незарегистрированный оборотень)	патронус и боггарт заклинанием патронуса не владеет, боггарт — зеркало, отражающее руки и лицо в крови

❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋
ваша цитата
способности и интересы:
хорошо разбирается в травах (обострённое волчье обоняние в помощь); в зельеварении не сильна — но долгий опыт изготовления аконитового зелья довёл процесс практически до совершенства (но только это зелье); лучше всего удаются целительские заклятия — как и многие другие, изучались сначала по книгам, однако позднее были подкреплены практическим опытом.

семейное древо:

• мать: Бергдис Рэгндорф. Чистокровная волшебница, дочь Хейдрун и Фолкора Рэгндорфов, сестра-двойняшка Арнкелла Рэгндорфа (младше на несколько минут). Их отношения всю жизнь были тёплыми и близкими, и до определённого времени не беспокоили никого, а когда чрезмерность брато-сестринской любви была замечена родителями — Бергдис уже носила под сердцем ребёнка. От скандала помогло «спастись» лишь то, что в это время семья отдыхала в Европе, — поэтому по возвращению было невнятно объявлено о сорвавшейся помолвке с неким чистокровным «подонком». Впрочем, это всё равно не помешало норвежскому высшему обществу перешёптываться о сомнительном статусе крови будущего наследника или наследницы фамилии. Бергдис умерла в возрасте неполных девятнадцати лет 22 ноября 1953 года, буквально через полчаса после рождения дочери — своей точной копии в будущем.
• отец: Арнкелл Рэгндорф. Чистокровный волшебник, сын Хейдрун и Фолкора Рэгндорфов, брат-двойняшка покойной Бергдис Рэгндорф (старше на несколько минут). 48 лет, женат. Настолько любил свою сестру, что перешагнул с ней через все «рамки приличий», разделив — неоднократно — постель, результатом чего позднее стало рождение Вигдис: подарка и наказания за греховную связь с сестрой. Был буквально раздавлен смертью сестры, но очарован дочерью и намеревался посвятить ей всю жизнь, но через какое-то время поддался уговорам родителей и женился на не слишком обеспеченной, но чистокровной девушке, буквально год спустя родившей ему сына. К жене испытывает смешанные уважение и сочувствие, к сыну поначалу был холоден — но внимание Вигдис к Витару смирило его и даже растопило лёд в сердце. До сих пор называет себя исключительно опекуном и дядей Вигдис, дабы не усложнять её жизнь, но в семейном обиходе обращение «дочь» встречается часто. В последние годы «увлёкся» тёмными искусствами, по неведомым соображениям видя в них способ полностью избавить Вигдис от волчьего проклятья, — но итогом стало убийство несогласившегося с ним Фолкора (о чём хранит тайну) и присоединение к Гриндевальду, как только появилась «возможность».
• мачеха: Тобрида Рэгндорф, в девичестве Гардрун. Чистокровная волшебница из небогатого рода. 43 года, замужем. К супругу относится нейтрально-уважительно, к «падчерице» — без антипатии, но и без каких-то тёплых чувств. Поначалу сильно ревновала Арнкелла к девочке (и памяти о её матери), но позднее смирилась, заметив, что Вигдис благотворно влияет на отношение супруга к сыну, которого изначально «принял» холодно. Уже около пяти лет проживает в Европе, где-то во Франции, — целители посоветовали регулярно чувствующей недомогание колдунье сменить климат на более тёплый.
• брат: Витар Рэгндорф. Чистокровный волшебник, сын Тобриды и Арнкелла Рэгндорфов, младший двоюродный (по официальной версии; по факту — единокровный) брат Вигдис. 24 года, не женат. Любимый и единственный брат Вигдис, её поддержка и отрада во всех жизненных ситуация. В отличие от сестры, поступил и окончил Дурмстранг, получив на итоговых экзаменах всего одну «B». Любит называть сестру по второму имени, переводимому как «Жаворонок», и иногда по-доброму подтрунивает над её «пушистой проблемой». Ещё до отъезда Витара в школу, обменивались записками благодаря домовым эльфам (особенно во время занятий, проходивших на разных концах поместья или во время полнолуния), — позднее эта привычка стала своеобразной «традицией», поэтому стараются писать друг другу не реже раза в неделю. Конечно, бывают случаи, когда письма не приходят и месяц, и два — но тем не менее в следующем письме причина подробно объясняется. Предпочёл бы остаться в стороне от войны, но беспокоится об отце. Метки последователей не имеет.
• дед: Фолкор Рэгндорф. Чистокровный волшебник, в своё время был ярым сторонником Гриндевальда, сумел удержать семью на плаву после падения Геллерта. Практически не уделял внимания дочери, и когда «секрет» детей вскрылся — едва не убил обоих в силу горячности характера. Но остыл и смирился, ни коим образом не тревожа Бергдис до родов (точнее: будто бы абсолютно забыв о её существовании). Тем удивительней было то, что практически полностью поседел в ночь её смерти и рождения внучки, — а так же то количество внимания, которое уделял последней. Впрочем, после рождения у Арнкелла сына в этом прослеживался и интерес к неповторению ситуации, сложившейся у родных детей, — поэтому время от времени уезжал с внучкой гостить к друзьям или родственникам, или без повода. Неожиданно «открылся» как знаток мифов и легенд, одна из которых чуть не стоила Вигдис жизни — а именно встреча с оборотнем. Приложил все свои силы и связи вначале для лечения, а после — для сокрытия этой тайны. Умер семь лет назад в возрасте семидесяти одного года лет по причине «сердечного приступа» (но Вигдис помнит запах уидосороса в комнате).
• бабка: Хейдрун Рэгндорф, в девичестве Инзур. Чистокровная волшебница, ушедшая из жизни на сороковом году жизни, — будучи чрезвычайно эмоциональной особой, «не снесла позора, на который её обрекли дети». Доподлинно неизвестно, действительно у неё не выдержало сердце — или же Хейдрун отравилась.

внешность персонажа:
Astrid Berges-Frisbey

отличительные черты:
• особенности внешности: карие глаза с вкраплениями зелени (секреторная гетерохромия), в сутки до и после полнолуние цвет радужки меняется на жёлтый (волчий); так же за пару часов до и ещё несколько часов после может заметнее проявляться «подготовка» к трансформации в виде заостряющегося зрачка.
• шрамы: продольные шрамы на левом плече и несколько мелких, складывающихся в укус, шрамов на правом предплечье — вечная память о встрече с оборотнем. Время от времени накладывает на них маскировочные («косметические») чары, но чаще — просто не оголяет руки.

история:
Каждый вечер Вигдис запирает все двери наглухо. Простой ритуал — проверка щеколд на окнах, накладывание чар на замочные скважины. Несведущие обвинили бы её в паранойе, рождённой прошедшей войной, и погрустили бы об испорченной молодости, но девушка лишь улыбнётся таким словам: снаружи нет зверя опасней, чем тот, что скрывается внутри.
Вигдис это особенно хорошо известно.
_

Рассказывая о ком-то, принято начинать издалека: заговаривать о родителях, об их родителях, о дальних предках. Рэгндорфы, как «классический чистокровный род», о своих предшественниках узнавали ещё до того, как брали в руки палочку — обилие картин с величественными фигурами украшало старое поместье, расположившееся у залива Согне-фьорд, севернее магловского Хермансверка. Незначительным исключением из этого правила стала только девочка, чьё утреннее появление на свет было встречено с радостью и болью: за рождением одной «фрекен Рэгндорф» последовали похороны другой. Бергдис Рэгндорф родила свою дочь, не состоя в браке, и успела лишь прошептать ласковое «жаворонок», ставшее вторым именем малышки — Лаерк. Первое же, личное, имя ей даровал отец, которого впоследствии Вигдис — «воительница» — будет называть лишь дядей: такого было условие главы семейства, Фолкора Рэгндорфа, смертельно боявшегося огласки истинного происхождения внучки. Он употребил все свои силы и связи, чтобы убедить немногочисленное (и потому крайне дотошное) аристократическое норвежское сообщество в том, что в жилах новорождённой Рэгндорф течёт кровь одного из западно-европейских родов. «Несчастье моей несчастной дочери заключалось в излишнем доверии к аморальному жениху» — горестно поведал он на поминках, и не нашлось желающих возразить: замкнутость скандинавского волшебного мира сыграла на руку, и брату умершей, Арнкеллу, сочувствовали вслух — а шёпотом советовали наказать обидчика. Молодому человеку оставалось лишь терпеть, кивать и улыбаться: жизнь сестры была ценой их порочной связи, кровосмешения, которого испокон веков старался избегать род. За времена, прошедшие со времён, когда Рэгндорфы были жрецами и — некоторые из них — ярлами, возносили жертвы богам и поражали свои племена чудесами, не случалось такого близкого союза (впрочем, не исключено, что о подобном не сохранилось сведений); отцы могли пренебречь знатностью и богатством рода, с которым заключали брачный договор, но никогда не прибегали к близкому родству, не желая рисковать вырождением дара. Для Фолкора же риск заключался в том, насколько внучка будет похожа на отца («скопировавшего» самого Фолкора) — к счастью, малышка была почти точной копией матери, от внешности до поведения в детстве (ранние пробуждения вновь и вновь убеждали в «правильности» второго имени), а чем старше становилась — тем больше времени проводила возле портрета молодой женщины, узнать которую ей не довелось. Не довелось ей узнать и об «отце» — упоминания некоего француза (или итальянца?) было под запретом, дед сердился — «дядюшка» поспешно отвлекал «племянницу». Однако отвлекать собственного отца Арнкеллу было не так просто: когда Вигдис исполнилось два года, Фолкор пригрозил сыну лишить общения с малышкой, если он не озаботится заключением брака и наследниками. Около года продолжалось словесное противостояние, итогом которого стала вполне предсказуемая свадьба — Тобрида Гардрун, чьё семейство оказалось разорено после поражения Гриндевальда, стала полноправной хозяйкой укрытого между скал замка. Тем временем сам глава дома и рода устраивал судьбу внучки — как и отец Тобриды, в своё время он рьяно поддерживал идею Геллерта, однако сумел сохранить богатство и достоинство рода после падения волшебника. Сумел он и наладить «нужные» связи — «счастливец», которому предстояло стать супругом девочки, был старше её на пять лет, однако этому не довелось случиться: волшебнице не было и одиннадцати лет, когда договорённость разорвали. Впрочем, вся её жизнь была разорвана в тот момент.
_

Если спросить Вигдис о её жизни, девушка в первую очередь заговорит о брате. Ведь его она помнит и знает столько же, сколько помнит себя, и вряд ли в её жизни было другое событие, способное сравниться по своей силе с его появлением. Если, конечно же, говорить строго о светлых моментах — ведь в будущем все они произошли во многом благодаря её «кузену».
Вигдис было четыре, когда родился Витар, и в молчаливом поместье он стал для неё светлой счастливой отдушиной: улыбчивый малыш сразу приковал к себе практически всё внимание девочки. Она почти весь день проводила в комнате брата, терзая деда и «дядюшку» вопросами, когда тот «достаточно» вырастет. Арнкелл, к тому времени работавший в норвежском Министерстве Магии, от навязчивого внимания дочери отмахивался и старался переводить разговор в другое русло, «почему-то» раздражаясь, когда он вновь касался маленького Рэгндорфа; Фолкор напротив — неожиданно охотно нянчился с обоими внуками и был для Вигдис «лучшим на свете дедушкой». Воспоминания о том, как засыпала под рассказы о древних богах и чудовищах, героях и воинственных валькириях, вызывают у девушки грустную улыбку — дед действительно был ей дорог и близок, сколько бы не говорили о нём посторонние как о вспыльчивом и жёстком человеке.
Вигдис помнит его другим; помнит тёплые, шершавые руки, которые укрывали её по вечерам вторым одеялом, чтобы не замёрзла, и гладили по волосам. Помнит глаза — тёмно-серые, в отличие от её и Арнкелла глаз, обрамлённые лучистой сеткой морщин. Помнит голос и даже помнит те истории, что дед рассказывал, когда они куда-нибудь уезжали из дома — кажется, в первый раз они поехали в гости к какому-то его другу, когда ей только-только исполнилось шесть. Огромный — для неё — незнакомый замок пленил живое воображение Вигдис, и ещё долго, вспоминая, она населяла его многими необычными существами; но только замок и оставил в её памяти заметный след. Неразговорчивый и замкнутый мальчишка, старавшийся игнорировать гостью, не запомнился тогда даже смазанным образом — зато запомнилась легенда, рассказанная дедом в тот вечер. Он говорил о валькирии Сигрдиве, ослушавшейся Одина; о конунге Агнаре, за победу которого она поплатилась силой; и о долгой человеческой жизни, которую потом провела рядом с супругом.
Вигдис слушала деда и одновременно верила и не верила в рассказанное им: некоторые легенды были настолько же «страшными», насколько другие — прекрасными. Стать частью последних так хотелось…
_

Брак Тобриды и Арнкелла можно было назвать каким угодно — но никак не «удачным». Заключённый людьми и на земле, он содержал в себе множество огрех и проблем. Осознавая исключительно деловое предназначение их союза, молодые были учтивы и взаимно холодны; Арнкелл не стремился влюбляться в «доставшуюся» ему женщину, а Тобрида была достаточно умна, чтобы этого не требовать. Вдобавок к уму, она не испытывала недостатка и в наблюдательности — волшебнице понадобилось не так много времени, чтобы понять, кто является отцом Вигдис, и это знание породило в ней двойственные чувства. Неотъемлемое человеческое сочувствие к сироте — ведь, фактически, девочка являлась «круглой сиротой» — сожительствовало с брезгливым отвращением, которое хоть и уступило в конце концов, но несколько лет отравляло общение мачехи и падчерицы. Арнкелл же, замечая отношение супруги к дочери, оправдываться и налаживать контакт не спешил — он не вмешивался и спокойно наблюдал за тем, как меняется фигура жены, забеременевшей вскоре после свадьбы. С таким же спокойствием встретил он и рождение сына, названного Витар, — он был бы рад отдать мальчика на воспитание своему отцу, однако Фолкор, к его скрытому удивлению, начал уделять немало внимания Вигдис. Со стороны могло показаться, что не обращавший в своё время внимание на детей Фолкор — ведь их детство совпало со временем служения Гриндевальду — решил искупить вину благодаря внучке, но истинная причина такого поведения крылась в другом. Вигдис проявляла живейший интерес и заботу к маленькому наследнику рода — переживший один скандал на почве близких отношений брата с сестрой, глава семейства решил всеми силами не допустить повторения ситуации. Поэтому время от времени возил девочку то к знакомым, то к дальним родственникам, то за границу — но в то же время старался не чинить им явных препятствий в общении, чтобы ограничения позднее не стали катализатором. Что же до Арнкелла и Тобриды, общение детей пошло и им на пользу. Прежде старавшаяся оградить сына от старшей девочки, неминуемо утаскивавшей его в дальние комнаты поместья, женщина постепенно перестала нервничать каждый раз, когда тот пропадал из зоны видимости. Арнкелл, в свою очередь, видя неподдельный интерес и симпатию своего Жаворонка к младшему ребёнку, в итоге и сам проникся к нему нежностью и проснувшимися «наконец» отцовскими чувствами, а вместе с тем — благодарностью к родившей его женщине. И пусть по-настоящему семейными и любовными их отношения так и не стали, а осознанная попытка родить ещё одного ребёнка окончилась провалом — уважение и понимание крепко установились между ними. Вигдис готовилась поступать в Дурмстранг, и на этот момент жизнь в семействе Рэгндорфов можно было бы назвать практически идеальной. Но провидению — или злому року — было угодно, чтобы в их «шкафу» появился ещё один скелет: буквально за месяц до того, как девочка должна была отправиться в школу, Фолкор отвёз её в Румынию. Он давно обещал показать внучке драконов и решил, что румынский заповедник окажется более зрелищным, нежели норвежский. Однако окружённая лесами и горами территория оказалась не столь «недоступной» извне, как казалось; запах сырого мяса привлёк внимание «существа», встретиться с которым не пожелал бы ни один волшебник или маггл. Но Вигдис «повезло» — девочке не спалось и, тайком от деда, она вышла на ночную прогулку под луной и «знакомые» (по норвежским ночам) звуки волчьего воя. Её вскоре хватились, но, к несчастью, этого времени оказалось достаточно, чтобы случилось непоправимое: не сумев добраться до драконьего корма, зверь нашёл себе более доступную добычу. Оголодавший оборотень настиг девочку уже на глазах у ошеломлённых волшебников, рванув откуда-то из кустов наперерез хрупкой фигурке, — заклятье попало в него, когда зубы уже сомкнулись на руке, и никто не взялся бы сказать, повезло ли малышке остаться в живых.
_

…но «довелось» стать лишь ночным кошмаром.
Вигдис не договорит, споткнётся на полуслове и замолчит. Она прекрасно знает, чего стоит в этом мире доверие. Ещё лучше знает, что такое страх. Вигдис прошла свой путь — от страха и отчаяния к принятию и попытке познать, — и не спешит делиться своим «секретом». Он не постыден, не уничижителен — но для других… слишком страшен.
Оборотней не любят, оборотней боятся; их не причисляют ни к людям, ни к существам. Оборотень — «нечто», призванное внушать ужас и беспомощность. Так было и с девушкой — она чувствовала их, пропиталась ими в свой первый месяц, что вызванные дедом лекари пытались исцелить её. Зелья, зелья, зелья… в голове десятилетней девочки творился кромешный ад — она боялась полнолуний, боялась обращения, боялась себя. В первое своё обращение, запертая в подвале, она потеряла от боли чувство реальности — маленький волчонок бросался на дверь и выл, отвечая измученному отвращением и страхом подсознанию маленькой ведьмы. Во второе — бросался и вновь выл, метался, сбивая плечи о стены. В шестое полнолуние волчонок почти выбил дверь. И эти полгода были наполнены попытками не бояться самой себя: Фолкор платил врачам за исцеление и доплачивал за молчание — и одновременно вновь и вновь рассказывал внучке всевозможные легенды о волках, пытаясь убедить её в том, что это не проклятье. Дети Фенрира — благословенные дети, но путь к любой истине и силе лежит через боль и страх. Верил ли в это сам Фолкор — навеки останется загадкой.
Главное, в это поверила Вигдис — она по-прежнему боялась, но, науськанная дедом, теперь пыталась сохранить себя в волчьей шкуре. Не удавалось. Когда налившаяся светом луна касалась белой кожи девочки, волчьей проклятье вновь и вновь загоняло её разум во мрак; кости трещали, суставы выкручивались, отчаянный крик переходил в обезумевший от боли вой. Сколько не добавляли трав в зелья, которые она пила накануне полнолуния, чтобы смягчить ощущения — Вигдис раз за разом теряла человеческое сознание, подчиняясь зверю. Зверь креп, питаясь страхом, набирал силу в осознании её беспомощности — и в то же время будто бы щадил девушку, с которой соседствовал в одном «теле». Сколько укушенных и обращённых теряли разум? Заболевали безумием, кровожадностью, теряли всякие чувства даже в человеческом состоянии?..
Оборотничество тем и было страшно — потерей себя. Но Вигдис в нём себя нашла. Ей было семнадцать, когда она впервые осознала себя в волчьей шкуре. В саму ночь, под светом луны — девушка «видела» себя волком, осознавала, и голова кружилась от обилия тонких и грубых запахов и забиравшихся в голову голосов и шорохов. Конечно же, в этом была не её заслуга, никто не смог бы своими силами побороть проклятье. Но дед нашёл какого-то зельевара, что уже долгое время искал средство борьбы с ликантропией. И нашёл. А Вигдис испытала это, отвратительное на вкус, зелье — и впервые за шесть с лишним лет, впервые за девяносто полнолуний подвалы дома Рэгндорфов не оглашались отчаянным и обозлённым воем запертого зверя.
Вигдис получила средство — и силу, которыми предстояло научиться пользоваться.
_

Фолкор унёс с собой в могилу тайну о том, как на самом деле он относился к обращению внучки. Боялся ли, чувствовал ли это справедливым или нет наказанием, действительно ли верил в прикосновение судьбы. Одно можно сказать точно — он знал, как относятся к оборотням в волшебном мире, и был готов использовать все средства, чтобы слух об этом не коснулся мира. Было объявлено, что у наследницы слабое здоровье; вместо обучения в Дурмстранге — отложенное почти на год домашнее обучение. А колдомедики, с мировыми именами и признанными достижениями или же с дерзкими идеями, стали регулярно посещать их дом — вот только долгие почти семь лет от их присутствия ничего не менялось. Вигдис училась днём, делала успехи в практических заклинаниях и трансфигурации, хуже справлялась с «тёмными искусствами»; не любила травологию и настороженно относилась к зельям, хоть и безошибочно угадывала их и компоненты (волчий дар принёс большую чуткость восприятия и в человеческую ипостась, отчего запах многих трав и ингредиентов вызывал беспокойство); не знала проблем с теоретическими предметами — историей магии и нумерологией. Вместо традиционного «выбора», список изучаемых ей предметов редактировал и дополнял дед — поэтому немало ночей девочка провела на занятиях по Астрономии. Но немало — и в подвале, где главное ночное «тело» наблюдало за волчьей невестой. Невестой же как таковой Вигдис было не суждено стать — никто не породнится с оборотнем, да и сомнителен был факт, что от такого союза способен родиться ребёнок. Договор, заключённый Фолкором с другом, был разорван без объяснений. Новых же соглашений не заключалось и не предвиделось, сколько бы отцы и матери неженатых наследников немногочисленной норвежской аристократии не атаковали письмами и самого Фолкора, и Арнкелла — последний не отказался от дочери и устремлял все свои силы на то, чтобы она росла счастливой. Насколько это было возможно в сложившейся ситуации, выход из которой в то самое «счастье», казалось, не существует. И всё же он нашёлся — практически случайно. Один из много лет лечивших Рэгндорфов целителей обмолвился, что на другом конце страны, в её лесистой части, где оборотни встречались чаще, один волшебник — практически самоучка в целительском деле — кажется нашёл нужные компоненты и изобрёл, наконец, действенное средство. Фолкор послал за ним незамедлительно — и в ближайшее полнолуние озолотил, когда, не слыша никаких звуков из-за укреплённой и зачарованной двери оборудованного (к тому моменту) подвала не услышал ни лязга цепей, ни волчьего рычания, решился зайти к внучке. Волчица, однажды безумно вырвавшаяся в коридоры и утихомиренная им, лежала абсолютно спокойно; осознанный взгляд жёлтых глаз был лучшим доказательством того, что зелье действует. И пусть оно было несовершенно, ведь зверь то и дело ощеривался (но не рвался из оков), — оно работало. Полтора года норвежский изобретатель провёл в поместье, прежде чем нашёл идеальную формулу, а Вигдис сама научилась готовить своё лекарство; затем он покинул поместье, поклявшись Фолкору, что не озвучит имени оборотня, испытания с которым были так успешны. Казалось, судьба пощадила всё-таки девушку, ведь за прошедшее время она, и без того уже стойко переносившая полнолуния и сжившаяся с их неотвратимостью, смогла освоить и существование в волчьем теле. Однако, видимо для сохранения равновесия в этом треклятом мире, «распутавшие нить её жизни норны перерезали нить Фолкора».
_

Несмотря на искреннюю любовь и заботу отца, вторым важным человеком в жизни Вигдис был дед.
Не только в детстве, но и позднее, когда девушка обратилась, — он оставался рядом и вносил в беспросветно обречённое, казалось бы, существование что-то светлое. Боровшийся не только (а может — и не столько) за исцеление внучки, но и за то, чтобы она сохраняла себя в любой фазе луны, Фолкор действительно помог ей прочувствовать мир глазами волка. Волшебник не был анимагом, не приглашал — ведь в рядах Гриндевальда о них знали не понаслышке — шаманов для помощи девушке, — однако именно он стал для Вигдис тем якорем, что позволил овладеть волчьим телом.
Когда зелье стало стабильно действовать, он перестал запирать её; теперь Вигдис проводила полнолуния не в подвале, с железными браслетами на запястьях и щиколотках, а в саду поместья. Это было дико, это было ново — множество запахов и звуков, осаждавших её и в человеческой «форме», наконец не звучали удушающе-оглушающими раскатами. Они сливались и складывались в удивительно «объёмный» мир, который, казалось, был готов принять её обратно. Пусть осторожно, пусть с поправками — но шанс не быть закованной в цепи до конца своей жизни терять было нельзя. Вигдис осваивалась со своим новым миром, как щенок, которого учат и воспитывают, — сначала на привязи, потом «на поводке», в итоге — с полной свободой движения. Она могла ходить, лежать, бегать, дурачиться — щенячья игривость и ласка прорывалась сквозь маску взрослого зверя, в которого по возрасту долженствовало «играть». Как и во взрослого человека. Во взрослую женщину.
Однако именно эта «взрослая женщина» двадцати двух лет, почти не скрываясь, безмолвно лила слёзы на похоронах деда — он ушёл тихо, ночью, и только сильный — для волка — запах уидосороса в комнате заставлял её думать, что Хель пришла за ним не по своей воле. Вот только подозревать было некого — отец был не меньше ошарашен, брат, для которого дед тоже был близким человеком, чувствовал единую с ней боль. Вигдис хотела бы обвинить в этом пожилого волшебника, прибывшего на похороны и вновь появившегося спустя месяц после них, — но в этом не было никакого смысла. Если он и посещал их раньше, то слишком давно — лицо мужчины было изменено временем, да и память давно его стёрла.
Недоброе же предчувствие крепло не только от приходящих с севера писем и повторявшихся посещений — будто бы вдохновившись тем, что дочь теперь способна сохранять в полнолуние разум, Арнкелл собрался повторить тот ад, что окружал Вигдис в детстве. Вновь целители, невнятные заклятья и предложение странных зелий, попытки пробраться в её разум — Вигдис сопротивлялась и не желала испытывать все эти сомнительные методы, находясь в полном равновесии со своим «альтер-эго», однако Арнкелл требовал. Уговаривал, настаивал, давил — девушке порой казалось, что тот обезумел сам, но она старательно гнала от себя эту мысль. Арнкелл же, кажется, в своё «безумие» погружался всё глубже — хотел очистить их кровь от греховной волчьей сущности. Словно не было иных грехов.
_

Подводя итог, часто возвращаются к началу, но это касается лишь завершившихся историй; для Вигдис же смерть деда была не заключительной, а переходной точкой. Фолкора похоронили быстро, никто даже не задумался о причинах — списали на пережитые в юности волнения и погоду, выжегшую в то лето Норвегию, словно из северной страны она в одно мгновение стала самым популярным курортом с вечно палящим солнцем. Девушку же сила его света ничуть не радовала — следующие четыре года прошли для неё в состоянии постоянного напряжения, и причиной его был отец. Как будто в один момент они перестали друг друга понимать, изучили разные языки и говорили теперь лишь на них — Вигдис утверждала, что довольна своим нынешним положением; Арнкелл сетовал на жестокую судьбу и мечтал её переломить. Он даже намеревался применить к дочери империо, дабы склонить её к повиновению и лечению — однако вмешался Витар, помешав исполнению заклятья. Витар теперь во многом «мешал» отцу, защищая сестру от его если не безумных, то явно сомнительных идей — таковой было и намерение выдать её замуж, к которому подталкивал Арнкелла тот самый «пожилой волшебник из прошлого Фолкора», что повадился посещать их поместье. Разорванная годами ранее договорённость грозила восстановиться, и этим угрожала безопасности Вигдис и её «положению» — Арнкелл же как будто этого не понимал. Или же понимал — и именно поэтому стремился, вновь и вновь то упрашивая, то приказывая, «излечить» дочь от проклятья. Однако итог был полностью противоположным — вместо подчинения и попыток перебороть судьбу, девушка сбежала. Вигдис просто сбежала, не дожидаясь своего двадцать шестого дня рождения, и единственным, кто знал о месте её пребывания, стал Витар. Они переписывались, пусть порой колдунья и не отвечала несколько недель, а иногда — сам Витар не сразу отвечал; однако письмо всё равно приходило, и они знали друг о друге многое. Вигдис знала, что Арнкелл слишком глубоко погрузился в тёмные искусства, — то ли он искал бывших последователей Гриндевальда, то ли они нашли его сами, но Витару всё чаще и чаще приходилось выслушивать (а после — пересказывать сестре) разговоры о превосходстве волшебников над магглами, о предпочтении чистой крови — грязной. Вигдис, слышавшая такие же разговоры вокруг себя, не могла не беспокоиться — в Британии велась война с Тёмным Лордом, и пусть девушка «отсиживалась» в Европе — оставаться безучастной было нельзя. Вот только что она могла сделать? Ничего — и потому, отделённая от беды проливом Ламанш, каким-то «чудом» устроилась в магическую больницу в Ренне. Почти три года она посвятила целительству, училась и в дальнейшем работала с поражёнными заклятьями, тайком готовя себе зелья и всеми силами стараясь скрывать свою «проблему». Столкнувшись на «своём» этаже со многими случаями вмешательства в сознание (последствия были разной степени разрушительности, кто-то терял память — кто-то, как ранее боялась сама Вигдис, себя), девушка заинтересовалась ментальной магией — но только на теоретическом уровне, до практики и попыток исцелить разум пациентов она не дошла. Её беспокоил разум отца — судя по письмам Витара, сомнительное увлечение тёмными искусствами не действовало на благо здоровью Арнкелла. Тем временем, война в Англии закончилась — но освобождение Гриндевальда заставило волшебный мир вновь напрячься, затаившись перед лицом уже изведанной и покорённой когда-то беды. Беды, напрямую затронувшей семью Вигдис и вынудившей покинуть гостеприимную Францию, — ведь со времени последнего письма Витара и его сухого «мы идём за Гриндевальдом» прошло уже три месяца.
_

С приходом рассвета, Вигдис снимает все чары и открывает окна. Прохладный утренний воздух заполняет комнаты, и в эти моменты девушка немного жалеет, что оборотничество приковывает к земле волчьим телом — будь это превращение в птицу, насколько свободней она бы себя чувствовала и насколько проще была бы жизнь ей подобных. Впрочем, девушка не жалуется — своей свободой она в любом случае управляет сама.
По крайней мере, Вигдис в это верит.

❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋
ваша цитата

связь с вами: coriamel (skype)

пробный пост вставляем сюда