Дэкиэна Йоллика Стево
❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋
33, склоняется к Последователям, драконолог
♫ imagine dragons — demons

дата рождения 13 февраля 1949	профессия, место работы румынский драконологический заповедник, драконолог
чистота крови полукровна	школа Салем, 1967
волшебная палочка сердцевиной послужил зуб кошки, его дополнило чёрное дерево; 11 дюймов, жёсткая и крепкая; приобретена в Америке	артефакты никаких, к стыду и позору
дополнительные способности легилимент анимаг — гиена	патронус и боггарт заклинанием патронуса не владеет, боггарт — собственное обезображенное бессильное тело

❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋
кто сгорел — того не подожжешь
способности и интересы:
могли бы пойти в стиратели памяти — использование заклятья obliviate отработано неоднократно, вместе с изменением воспоминаний и прочей «мелкой» гадостью; отлично знает, где находится драконье сердце и под каким углом лучше вонзать нож, чтобы достать его за пару движений; степень владения целительскими заклятьями средняя — как ни странно, больше доверяет маггловской медицине: сначала зашить, потом заколдовывать.

семейное древо:"
• мать: Рейчел Порти. Полукровная волшебница, оставившая дочь и несостоявшегося супруга спустя неделю после родов. На момент рождения Дэкиэны, девушке было около 20 — соответственно, сейчас ей за пятьдесят. Как прошли эти годы и жива ли вообще — Дэкиэна не знает и не интересовалась.
• отец: Драгош Стево. Полукровный волшебник, сын Дорины Стево. Имел сложные отношения с матерью, ставшие позднее причиной и сложностей с дочерью — их внешнее сходство (за исключением глаз) и сам факт, что родилась девочка, доводили Драгоша до отчаяния. Не зная как следует Дэкиэны, он заочно объявил её для себя такой же, как Рейчел и Дорина, и с большим удивлением обнаружил, что выросло нечто совершенно особенное. По этой причине видел в её намерениях и порывах исключительно светлую сторону (как лишний повод укорить самого себя). Примерно с пятнадцати лет — последний визит брата Дорины — поддерживал связь с румынской ветвью семьи через письма; возможность встретиться лично представилась уже после окончания Дэкиэной Салемского института. Умер четыре года назад в возрасте пятидесяти одного года.
• бабка: Дорина Стево, урождённая Крейн. Чистокровная волшебница предположительно семидесяти четырёх лет, которая ни разу не появилась в жизни Дэкиэны лично — исключительно словесными упоминаниями и в не самом позитивном контексте.
• троюродный брат: Мортон Крейн. Чистокровный волшебник, 29 лет. Своеобразная фигура, сложно поддающаяся описанию.

внешность персонажа:
Eva Green

отличительные черты:
• особенности внешности: пронзительно-голубые глаза металлического, светлого оттенка, лишённые какой-либо возможности к «изменению» цвета — единственные перемены (темнеют) наблюдаются в состоянии возбуждения, вне зависимости — больше эмоционального, вызванного удовольствием от контроля чужого разума, или физического; угольно-чёрные волосы в контрасте со светлой кожей.
• шрамы: на внутренней стороне левого предплечья — несколько круглых застарелых шрамов от ожогов (нелишнее напоминание о том, как ядовита слюна драконов); по спине от правом плеча, под практически правильным углом в 45°, тянется к позвоночнику белёсый шрам — последствие одной из ссор/ночей с Керром.

история:

— Запах горелой человеческой плоти ни с чем не спутаешь.
Дэкиэна отрывает взгляд от свитка, над которым сидит уже больше часа, и с усмешкой оглядывает притихших однокурсников. Через минуту о ней впервые скажут «странная».
— Чёрный, горький смрад. Он пропитывает всё вокруг. Выедает глаза, остаётся на языке. Кожа всходит волдырями и сразу обугливается, прикипая к язвам. Вряд ли ты действительно видел, как сгорает человек от огня дракона, Дрейк.

Дэки было шесть, когда на её глазах несколько волшебников в мгновение ока стали живыми факелами. Перуанский змеезуб, самый маленький из известных драконов, уже несколько дней буйствовал — то бросался на магическую ограду, пытаясь её пробить, то норовил подраться с собратьями. Сегодня — в тот день — его хотели перевести в крытое стойло и осмотреть. Сегодня — в тот день — он захотел отведать своё излюбленное лакомство. И не промахнулся, выстрелив огнём.
Отчаянные крики ещё несколько дней стояли в ушах Стево, дополняясь стойким тошнотворным запахом, засевшим в долине, и видом обугленного, гниющего под коркой мяса. Живые мертвецы, пропитавшие не кровью, а жареным соком прикрывавшие их простыни; они не умерли сразу, на месте, но были обречены на мучения и безумие. И неподконтрольный ужас в душе девочки смешивался с живейшим интересом: что чувствует человек, которого изжарили, с которого заживо содрали кожу? Что думает. На ночные крики и стоны несчастных, на их дневные бормотания окружающие внимания обращали мало. Да и о воспитании самой Дэкиэны почти не думали.
Стево была единственным ребёнком в заповеднике — дети других сотрудников жили в других городах или магической деревеньке неподалёку, им же с отцом было некуда податься. Когда Дорина Крейн сбежала из Румынии с внебрачным ребёнком под сердцем и, желая порвать все связи с семьёй, сменила фамилию, она поклялась себе, что её дети и внуки никогда и близко не подойдут к драконам: женщина боялась их с детства, и никакая «кровная связь» рода с «этими уродливыми ящерицами» не могла изменить ситуацию. Вот только рождённый в Америке ребёнок не стал для неё спасением и отрадой — в то время как она видела в нём свою главную драгоценность, предоставленный себе большую часть времени мальчик интересовался книгами и сказками. И больше всего — драконами, воплощавшими в себе всю силу и мощь магического мира. Весь страх и ужас мира Дорины. Драгош, её «драгоценный мир», умер для румынки в тот момент, когда, окончив Ильверморни, сказал о намерении работать с ними. Почти два года они жили под одной крышей, обмениваясь редкими фразами, прежде чем мужчина уехал на юг Америки, в Перуанский заповедник. А ещё через год Дорина сама покинула дом — сова, принёсшая весть о рождении внучки, ничуть не смирила боль и обиду женщины, считавшей, что сын предал её. О том же, что Драгош был предан сам, она не знала — а тот не счёл необходимым рассказывать, как очаровавшая его девушка забеременела, с трудом и ссорами выносила ненавистного для неё самой ребёнка и уехала в неизвестном направлении через неделю после родов. «Твоя мать была настолько же красива, насколько и глупа» — скажет он Дэкиэне много позже, устав от настойчивых детских вопросов «где мама», и в очередной раз отправит найти себе занятие по душе. Благо, что до шести ей уделялось если не «достаточно», то всё-таки больше внимания — вечерами малышку учили читать и писать, но только за тем, чтобы позднее спихнуть её в сторону многочисленных книжных полок, где предпочтение отдавалось книгам о заклятьях, магозоологии, даже магловской анатомии, но никак не сказкам. В роли «сказки» были только крылатые чудовища за забором, который запрещалось пересекать, — однако за исполнением запрета никто не следил. Лишь бы не болталась под ногами.
Дэкиэна не будет считать, сколько ещё раз ей скажут: «ты мешаешь»; она привыкнет отвечать сама за себя и докапываться до сути, любыми методами искать ответы.
Дэкиэна не будет ненавидеть, вновь наткнувшись на неприятие со стороны буквально каждого мага в заповеднике; им отчего-то будет неуютно под пристальным взглядом.
Дэкиэна не будет бояться смерти: она лишь брезгливо сморщит нос, поддевая ногтем незаживающие корки ожогов и язв, чтобы проверить, живы ли ещё жертвы дракона, и задумается, как забраться к ним в голову.

— Знаешь, Джозеф, человека мало связать или избить.
Вид, открывающийся с этой башни, нравится Дэкиэне куда больше, чем с любой другой. Тот факт, что именно с неё пытался сброситься Рагнвальд, добавляет месту бонусные баллы.
— Кости срастутся, зубы можно вставить новые… даже потеряв руки или ноги, он продолжает жить. Это всего лишь трудности. Гораздо интереснее мучить, не пачкая рук, — ни одна пытка не доставит таких страданий, как потеря себя.

Дэки было почти двенадцать, когда она пришла к мысли, что никому нет дела до того, что творится в голове у других. Очередной несчастный случай унёс жизнь невнимательного парня лет двадцати — но если ему повезло не мучиться и погибнуть на месте, то к его невесте судьба была не так благосклонна. На следующие сутки после похорон к Катрин пришло видение. На следующие сутки после похорон время для Катрин остановилось. Несчастная повредилась рассудком.
Окружающие списывали это на шок и сочувствовали, предлагали поговорить, сами не зная о чём, и в то же время закрывали глаза на очевидное невосприятие девушкой реальности. Катрин поили травяными отварами, какими-то успокаивающими зельями; несколько раз приезжал колдомедик и пытался что-то наколдовать, водя то палочкой, то амулетами перед глазами новоявленной «вдовы». Стоит ли говорить, что ничто из этого не привело к успеху? Стоит ли говорить, что всё это время Дэкиэна была рядом, наблюдая то открыто, то из-за угла, но думала вовсе не о том, как помочь сумасшедшей. Мысль пробраться в покорёженный разум не давала покоя и сама «сводила с ума»…
К тому времени Стево была уже на втором курсе Салемского института ведьм — когда встал вопрос о необходимости отдавать её в школу, отец решил, что нет никакого повода везти её на север, в Ильверморни. Салем, находившийся гораздо ближе, на долгих восемь лет стал для девушки вторым домом. И, одновременно, полигоном для испытаний: ещё на первом курсе прослыв «не такой» за привычную с детства самостоятельность и отсутствие тяги к чьей-либо компании, на третьем она сильнее отдалилась от однокурсников, вводя их в ступор то странными вопросами, то нейтральными комментариями об их психологическом состоянии и комплексах. За лето до этого она успела перечитать множество магловской литературы о психиатрии, благо кто-то из сотрудников заповедника в очередной раз «отвязался» таким образом от подростка. Но Дэки было всё равно — наблюдая на следующих летних каникулах за маленькими дракончиками, вокруг которых все носились и кудахтали, как наседки, девушка думала о чрезмерном преклонении перед волшебными созданиями. Да, они были величественны и сильны; да, они существовали почти столько же, сколько и мир, и о них слагали легенды; да, да, да… но в то же время они оставались неподконтрольными созданиями, непредсказуемыми, и от того опасными. «Собак дрессируют независимо от того, мопс это или ротвейлер. Сов учат приносить письма. Чем от них отличается дракон?..» — под видом всё того же «каприза», «детской блажи», Стево занялась «дрессировкой». Или, вернее, подавлением воли — как дикому животному, глядя в глаза, Дэкиэна, надев огнеупорные намордники на маленькие пасти, заставляла их отводить взгляд и подчиняться. Совпадение или нет — но этот выводок замирал, когда тринадцатилетняя девчонка заходила в загон. Вот только проникнуть в сознание зверей было сложно, к тому же неоткуда было взять знания — в домашней «библиотеке» о таком не писали, для Салемских трактатов она была «мала». Потому и приходилось посещать школьную библиотеку ночью, благо четвёртый курс уже имел некоторые привилегии, — одна из таких ночных прогулок подарила и объект для практических испытаний. «Известный отморозок» Джозеф Керр не стал тем, на ком Дэки отработала все имеющиеся знания, уже пугавшие «родной курс», — но он стал теми «длинными руками», которые позволяли добыть практически всё. Необходимо было только направить его и обезопасить себя — одна визгливая и порядком надоевшая девушке однокурсница, на которой попутно был опробован ритуал вуду из книг пятого курса, стала прекрасным примирительным подарком. Керр получил игрушку для битья. Стево — объект для наблюдения. И прозвище «Гиена» — столь созвучное с именем, оно отвечало и смоляной копне волос, и резкому смеху колдуньи.
Дэкиэна не раз добывала то, что ей интересно, его руками: при всей терпеливой неприязни к «ущербным» маглам, она признаёт их знания, но только как инструмент в её руках.
Дэкиэна не будет врать, что ни разу не использовала Джозефа: их сотрудничество было удобно обоим; уступая в физической силе, она превосходила в искусстве изменения памяти.
Дэкиэна не будет говорить, что осознанно подставила одного из студентов: она слишком гордая, чтобы терпеливо сносить оскорбления, но слишком умная, чтобы наказывать своими руками, — и в ночь, когда они с Керром оказались в одной постели, Гиена победила сразу троих.

— Скажи: ну зачем ты опять полез к длиннорогу?
Дэкиэна, ругаясь сквозь зубы, зашивает плечо отца, умудряясь одновременно и заговаривать рану — смешивать магловскую и магическую медицину для неё в норме.
— Знала бы, что ты будешь так бестолково бегать вокруг него, — ни за что не согласилась бы помочь продавить идею о его покупке перед Колином… он и так-то меня недолюбливает, а теперь что? Пятый раз за последний месяц натыкаешься…

В двадцать Дэки поняла, что отец — единственный близкий для неё человек. Не Керр, укативший три года назад на родину, в Норвегию, и потому пропавший из виду; и не появившаяся после этого у девушки знакомая (в скобках — «подруга», подарившая ей больше знаний о вуду, чем все проведённые в школе годы). Отец — тот, кто «вспомнил» о существовании дочери лишь после того, как она окончила Салем. И то — далеко не сразу.
Прошли долгих полтора года, от июня шестьдесят седьмого, когда Стево вернулась домой, и почти до января шестьдесят девятого, прежде чем в их отношениях наметилось потепление. Возможно, Драгош устал от кромешного одиночества и недоверия к женщинам, преследовавшего его больше двадцати лет — ни родная мать, ни любимая (как казалось когда-то) девушка не стали для него причиной мало-мальски светлых воспоминаний, оставшись безликими персонажами. Возможно, сама Дэкиэна осознала необходимость цепляться за кого-то — в наличии осязаемой пустоты после отъезда Джозефа она не признавалась себе даже в мыслях ещё долгих четыре года после выпуска.
Ей не понадобилось быть ни точной копией матери, как хотелось в детстве, ни её совершенной противоположностью; смириться сначала с существованием друг друга, а после — с необходимостью в друг друге им помогла работа. Драгош сопротивлялся, когда дочь привычно-сухо объявила о намерении остаться в заповеднике; пожалуй, это был единственный раз (на тот момент), когда традиционный алгоритм ведения разговора рухнул. Вместо отсутствия как интереса, так и попыток его изобразить, они впервые поругались — громко и с размахом, припоминая друг другу все реальные и побочные грехи. Дэкиэна обвиняла в том, что бросил; Драгош настаивал на непонимании. Девушка сердилась на Керра; Драгош на Дорину. Уж с кем, а с ней у его дочери было много общего — к счастью, это общее ограничивалось лишь внешностью. К несчастью, эта внешность дополнялась душой самой Дэкиэны — когда через несколько лет она, проклинаемая в спину и прозванная «Гиена» уже в «родном» перуанском заповеднике, услышит в Румынии о висящем над родом Крейнов проклятьи, то не сможет сдержаться от горькой усмешки. Чего стоят чёрные глаза по сравнению с чёрной душой? О том, что традиционной магии колдунья предпочитает «ментальную» и «чёрную», в заповеднике знали все. Не рисковали пересекаться глазами, предпочитая заканчивать разговоры при появлении ведьмы в комнате, — к несчастью, даже волшебники порой отличаются крайней «дремучестью». В то время как маглы уже покоряли космос — обычная психология казалась магам насилием над сознанием. Наличие в комнате у Дэки сомнительных артефактов и ингредиентов (когда молодая самка случайно раздавила ещё мягкое яйцо из кладки, Стево забрала себе погибший зародыш) не добавляли ей ни популярности, ни светлой славы. Впрочем, на это девушке было наплевать; она не приглушила свой интерес к человеческому сознанию, но не рисковала испытывать знания на ближайшем окружении. Только на драконах — но сознание зверя не пускало в себя, и Дэкиэне оставалось лишь властвовать. Подчинять. Доминировать. И в то же время — смиряться и налаживать отношения с отцом, осознавшим, наконец. отсутствие в дочери страха или неприязни к существам, которые, по иронии судьбы, вызывали у него больше симпатий и эмоций, чем кто-либо другой. Он считал так вплоть до момента, когда «снегом на голову» к девушке приехал Керр, — в то первое появление Дэкиэна и Драгош поругались второй раз в жизни, и результатом ссоры стал отъезд колдуньи вместе со старым другом.
Дэкиэна никого не предупредила, когда вернётся; для Драгоша это стало испытанием, проявившем заботу о дочери; для неё же — ударом и открытием, стыдом перед отцом.
Дэкиэна никому не сказала, что делала те две недели, что отсутствовала; она не привезла ничего, что могло бы оправдать её самовольную отлучку, но это никого и не интересовало.
Дэкиэна никогда не признается, в какой составляющей их поездки она нуждалась больше; в самом ли Керре, ссора с которым в первом же отеле окончилась бурной ночью, — или в возможности «развеять» ту скуку, что сковывала «дома» по рукам и ногам, не давая возможности вновь и вновь вторгаться в чужое сознание и разносить его в прах.

— Просто мне незачем возвращаться.
В огромном замке Крейнов горят все камины, но зима пробирается в комнаты независимо от пламени. Дэкиэна сидит напротив Мортона, однако пристальный взгляд направлен на урну с прахом.
— Не сочти меня сентиментальной, это всего лишь холодный расчёт. Здесь прекрасная библиотека, огромный простор для исследований… и гораздо больше драконов. И потом — должны же меня однажды где-то хоронить.

Дэки двадцать девять. И в первый момент ей хочется поставить точку, закончив на этом всю недолгую историю своей проклятой жизни, сменить имя и стать безликим ночным кошмаром.
В какой-то степени, тот декабрь действительно стал для неё «точкой» — переломный момент, который ранил гораздо больнее, чем прямой драконий огонь или же ожог от ядовитой слюны. Сводить их практически бесследно девушка научилась ещё до окончания Салема — но никакая магия не помогла бы тогда. На день раньше — да. Но не тогда.
«Тогда» она отсутствовала в заповеднике — уехала на пару недель, получив от Джозефа предложение «немного повеселиться», и задержалась почти на месяц. Так было уже не раз и, возвращаясь в Штаты, Стево готовилась угрюмо молчать и пожимать плечами, — сам так и не женившийся ни разу, в какой-то момент отец захотел, чтобы у его дочери было «нормальное семейное счастье». Планы самой дочери и присутствие в её жизни Керра не брались в расчёт: первые — по причине их отсутствия или невнятности (при всей их душевной близости, об «увлечениях» дочурки Драгош не имел ни малейшего понятия), второй — по причине крайней сомнительности всей его фигуры.
Однако вместо отца её встретил мрак дома. Тихая, будто бы говорящий сам виноват в произошедшем, просьба прийти в больничный корпус не вызвала бури лишь по одной причине — Дэки достаточно хорошо владела собой, чтобы с детства выживать в этом мире. Выживание же научило горькой мудрости — содеянное не поддаётся изменениям, лишь принятию. Содеянное её руками принимали не все — многочисленные опыты на жертвах Керра сводили с ума в короткие сроки. Содеянное судьбой необходимо было принять ей — и не утерять ту, так и не ставшую жизненной, нить родственной связи с отцом. Он умирал — тихо и в сохранившемся сознании; прикрытое простынёй тело пропиталось желтоватым соком. Не сукровицей. Не кровью. Проколотый и поджаренный румынским длиннорогом, за которым ещё несколько лет назад они вместе ездили домой, в заповедник Крейнов, и Дэки лично познакомилась с далёкой семьёй. Драгош умирал тихо, без стонов и провалов в бред. «Драгоценный мир», заложенный Дориной в его имени, угасал беззвучно и смиренно — Дэкиэна просидела у отца всю ночь, словно священник у исповедующегося. Отчасти, она действительно выслушала исповедь. Отчасти, впервые исповедалась сама. И собственными руками прекратила страдания отца: он знал, что дочь интересуется сознанием; он видел, как прежде Дэкиэна сидела возле тех, кто сгорел; и как они кричали — от боли и страха, пока Дэки не направляла на них свою палочку. Драгош знал так же и то, что девушка разузнала об искусстве анимагии и пыталась освоить его уже несколько лет, воспринимая исключительно как способ особого познания и ощущения мира, — среди всех сомнительных целей в проникновении в сознание, Дэкиэна всё-таки стремилась к подчинению драконов и прочих живых существ именно для избегания подобных ситуаций. По крайней мере, так считал он. Дэки же не спешила его разочаровывать и сообщать, что освоила искусство. Вот только гиена совершенно не соответствовала всем светлым целям, что она озвучивала. А крики обречённых были сбавлены немалой долей заклятий, терзающих и так покалеченный разум, до того, как Стево дарила им покой. Как подарила и отцу — единственному, кто попросил об этом сам, и потому не столько ушёл, сколько улетел на драконе. Самая простая иллюзия, которую создавала Дэкиэна. Единственная «добрая» из всех, что ей сотворялись.
Через месяц Дэкиена уехала в Румынию; Драгош просил, чтобы его тело было сожжено дотла, а прах упокоили в семейном склепе — было даже странно слышать, что Якен согласился упокоить их вместе с главной ветвью семьи, когда придёт срок.
Там же, в затерянном среди Карпатских гор замке, колдунья встретила тридцатый день рождения; гиена — странный зверь для этой местности, но к тридцать первому дню рождения слава — или суть — нашли её и здесь.
Дэкиэна знает, что в тридцать три распяли Христа; и порой ей кажется, что это лучшее, что может быть с ней дальше.

❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋❋
как могу уйти, возвратиться в прах, не насытив глаз, не смирив души?

связь с вами:  coriamel (skype)

пробный пост вставляем сюда